не детское это дело, убивать президентов. Но тогда все резко встали на уши: приедет, поздравлять будет… А я в свои 16 уже пообвык к поздравлялкам, призоврученьям и хорошему настроению взлетевшего на ель юного орлёнка. “Орлята учаца летать С дивана прямо на кровать” - пели мы. Теперь, когда все узнали, кто есть ху, кто заправляет мировым терроризмом, развязывает войны и пиздит в каждом слове, подёргиваясь от высших конвульсий, теперь миллионы хотят убить его собственноручно, и наверняка делают это в мечтах и во сне. Мне вот иногда снится этот солнечный день.
Я подхожу к окну, в которое потом будет необходимо выпрыгнуть, иначе пристрелят. Но кучи песка в этот раз там нет, значит со второго этажа - на асфальт, главное пролететь мимо ступенек от старого парадного входа и потом вдоль стенки за угол, где вход сейчас. А там уже коридором и через медпункт сюда же во двор, как раз погоня пронесётся, и можно будет спокойно дойти до забора или до овощехранилища, где заныкана граната. Привести президента туда “что-то показать” - запасной план, решений всегда должно быть несколько. Там уже сразу не пристрелят, будут орать выходи по одному, руки вверх. А остаться живым - главная фишка, зачем спасать мир, который тут же перестанет существовать? А если выгорит, помучают и выпустят, ещё и звезду героя дадут. Но уже в железных перчатках, хахаха. Все празднично-взмыленно-приподнятые, народцу набилось непропихуемо, пионерия с комсомолией в затяжном цыплячем восторге, никаких заунывных формальностей, достаточно кратко с солдафонскими подъёбками, диктатор приближается и протягивает руку. Я тоже протягиваю, потому что у меня приобретённый рефлекс на поздравления, не аплодировать и петь хором я научился так, что никто не догадывается, что я не участвую в этом празднике жизни, а именно не издаю ни звука… И тут происходит то, что спланировать невозможно, он засматривается на пацана справа за плечом, причём так откровенно, что мне даже кажется, что это он там чемпион, а я тут самозванец, наглый мальчиш. Если взрослые не способны… Такие моменты божьи одуваны называют чем-то свыше, они просто никогда не тренировались целыми днями и не отрабатывали точный и сильный удар, не концентрировали намерение так, что лампочка моргала от напряжения. Левой рукой, которая у нас амбидекстров не главная, но зверски сильная, я бью тирана глубоко точно в артерию справа на шее. Она собственно сама маяковала своим предательским вздрагиванием. Его сладкая гадкая улыбочка наконец-то сочетается с непритворным удивлением. А у меня опять выбор: выдернуть ручку, что вызовет быструю смерть, или оставить в твари, чтоб не ударила фонтаном кровь в комплекте с автоматической стрельбой амбалов, до которых всего несколько шагов. И опять я поступаю по плану “остаться живым”, оставляю ручку на память в горле и выпрыгиваю в окно. Падение длится непредвиденную бесконечность. Я не думал, что ясный день может превратиться в абсолютную черноту и бездну. Оно никогда не кончается, в вечности нет ни капли страха, только внутреннее сжатие и безнадёга. Понимаешь, что вот оно уже всё, и готов к чему-то непредсказуемому. я не знаю, сколько точек написать, чтоб отобразить чёрную бесконечность падения. Это совсем не похоже на ожидание звука камушка об мерцающую глубину колодца, падаешь ведь ты весь как есть. И всё вдруг выключено, даже мысли с искрами памяти. Собственно кроме тебя больше ничего и нет, как никогда не было. Ни слова. В конце не было слов. Приземление неожиданно обжигающе. А после длительной тягомотины я стою сзади Ленки и тихо, то есть совсем медленно-премедленно покачиваю её на монотонной качели. У неё навсегда мягкая и тёплая спина за пушистым от электричества свитерком. Наступает нормальный красивый вечер, запахи чаруют, нам 16-ти, а кому и 17-летним, чёто осторожно смешно, и хочется написать какой-то стих, где сначала играют звуки, че-кающие “качеля” и “вечер”… Ну как-то: вечер. качеля. качает вечер. без ветра вечер качель включает. - Что изначально, качеля или вечер, чё ты ржёш? - Я качу на юго-восток - Это я тебя качу на юго-восток. - Ты меня качу. Качеля, вечер
